Секрет их обаяния
Есть в нынешнем российском искусстве художники, не укладывающиеся ни в одну из принятых некогда и сохранившихся доныне классификаций и схем. «Левые», они, тем не менее, порой появлялись на выставках официальных, потому что с некоторых пор обойтись без них было уж никак невозможно, но никогда не были конформны. В худшие времена они хранили истинные творческие ценности, не поддавались соблазнам, не искали выгод, оставались самими собой. Теперешняя суета — явление эпигонов и имитаторов, псевдо‑последователей вошедшего в моду андерграунда, как всяческая суета, не имеет к ним никакого отношения. Они рискуют оказаться в тени — снова в тени, как в пору, когда их искусство было очевидно «другим», далеким от державного «стиля эпохи», и едва приемлемым для всяческих властей.
Виктор Думанян — прежде всего о музыке и музыкантах, о чуде и восторге рождения мелодии. В портрете Баха она уподоблена готическим стрельчатым аркам органа. Это — музыка воздвигаемая, навеки утверждающаяся в пространстве-времени. В портрете Прокофьева изысканно-незавершенная музыкальная фраза обозначена пространственной «паузой», разделяющей взметнувшуюся руку мастера и клавиатуру рояля.
В портретах художников и музыкантов Думанян охотно жертвует наружной красивостью ради ему одному видимой правды характера. Зато характеристики его разительны. Пожалуй, они были бы жестоки, но пластическая красота портретов вносит в них ноту мягкую и примирительную.
Ирина Блюмель, напротив, как бы по ту сторону эксперимента. Он остался позади, напоминая о себе совершенным, не ведающим трудностей мастерством. Кажется, композиции Блюмель мгновенно родились в глубинах ее творческого мира законченными и цельными, со всем, что есть их дух и плоть. Скульптор размышляет о прошлом — духовной опоре сегодняшнего бытия, и старое провинциальное семейное фото преобразуется ею в ступенчатую монументальную пирамиду, мощно опирающуюся на землю. Ангелы И. Блюмель чем-то напоминают старозаветные лучинные наивно и весело раскрашенные игрушки. Но — совершенна их «ученая» — не «наивная» пластика, и в ликах — отрешенность, высокие думы, высокая скорбь. Невозможно представить ничего, так истинно религиозного, так далекого от тысячекратно тиражированных по моде последних лет сюжетов, будто бы «духовных», а на самом деле кощунственных и богохульных...
Экспозиция Эрнста Юдина — точно собрание проектов памятников, которые мы должны бы возвести, да не возвели, прельщаясь не силой мысли, так афористично выражающейся у Юдина, а привычным «бронзы многопудьем». Между тем, «Салы Омурова», и «Пушкаря», и «Улугбека», где голова звездочета бородатенькая, в островерхой шапке, храбро проколола небосвод, легко представить как монументы, настолько неожиданны и блестящи замыслы скульптора, самодостаточны и совершенны использованные им средства.
Павел Шимес предлагает прикрепить к конькам еще не построенных крыш свои флюгера — чудесные сооружения из кованного, в ажурных прорезях, раскрашенного металла. Они и в самом деле вертятся, они готовы встретить ветер и указать его путь — тореадор с быком, петух и сова, и огромная рыбина, глотающая рыбью мелюзгу. Радостно представить себе город, в небе которого все это будет выситься, вертеться, переливаясь цветом, сверкая на солнце...
Есть в нынешнем российском искусстве художники, не укладывающиеся ни в одну из принятых некогда и сохранившихся доныне классификаций и схем. «Левые», они, тем не менее, порой появлялись на выставках официальных, потому что с некоторых пор обойтись без них было уж никак невозможно, но никогда не были конформны. В худшие времена они хранили истинные творческие ценности, не поддавались соблазнам, не искали выгод, оставались самими собой. Теперешняя суета — явление эпигонов и имитаторов, псевдо‑последователей вошедшего в моду андерграунда, как всяческая суета, не имеет к ним никакого отношения. Они рискуют оказаться в тени — снова в тени, как в пору, когда их искусство было очевидно «другим», далеким от державного «стиля эпохи», и едва приемлемым для всяческих властей.
Некоторые их них только что показали работы на выставке в Центральном Доме художника — Ирина Блюмель, Виктор Думанян, Татьяна Калёнкова, Павел Шимес, Эрнст Юдин. Все представленные произведения исполнены не на заказ, не «по случаю», вообще не ради какой-нибудь сиюминутной надобности. Они создавались на протяжении лет, по внутреннему побуждению, потому что так выходило, как говорят «по жизни». Свой слагавшийся годами мир скульпторы открыли с величайшей искренностью, словно распахнули настежь двери мастерских. В этом — особая привлекательность выставки, один из секретов ее обаяния. Ничего не тая, с полным доверием к зрителю, каждый художник говорит о своем.
Виктор Думанян — прежде всего о музыке и музыкантах, о чуде и восторге рождения мелодии. В портрете Баха она уподоблена готическим стрельчатым аркам органа. Это — музыка воздвигаемая, навеки утверждающаяся в пространстве-времени. В портрете Прокофьева изысканно-незавершенная музыкальная фраза обозначена пространственной «паузой», разделяющей взметнувшуюся руку мастера и клавиатуру рояля.
В портретах художников и музыкантов Думанян охотно жертвует наружной красивостью ради ему одному видимой правды характера. Зато характеристики его разительны. Пожалуй, они были бы жестоки, но пластическая красота портретов вносит в них ноту мягкую и примирительную.
Татьяна Калёнкова постоянно экспериментирует. Ей интересны и потому нескончаемы игры с натурой, то воссоздаваемой с непринужденным изяществом, то иронически преобразуемой в композиции из керамических черепков и сосудов, то, наконец, она строит композицию, как натюрморт, собрание неживых предметов, в которых вдруг проглядывают человеческие черты.
 |
| И. Блюмель. Гений. 1985 г. Дерево, роспись, металл. В. 42 ГТГ, Москва |
 |
| И. Блюмель. Окрылённый ГРМ, Санкт-Петербург |
Экспозиция Эрнста Юдина — точно собрание проектов памятников, которые мы должны бы возвести, да не возвели, прельщаясь не силой мысли, так афористично выражающейся у Юдина, а привычным «бронзы многопудьем». Между тем, «Салы Омурова», и «Пушкаря», и «Улугбека», где голова звездочета бородатенькая, в островерхой шапке, храбро проколола небосвод, легко представить как монументы, настолько неожиданны и блестящи замыслы скульптора, самодостаточны и совершенны использованные им средства.
Павел Шимес предлагает прикрепить к конькам еще не построенных крыш свои флюгера — чудесные сооружения из кованного, в ажурных прорезях, раскрашенного металла. Они и в самом деле вертятся, они готовы встретить ветер и указать его путь — тореадор с быком, петух и сова, и огромная рыбина, глотающая рыбью мелюзгу. Радостно представить себе город, в небе которого все это будет выситься, вертеться, переливаясь цветом, сверкая на солнце...
На выставках миновавших десятилетий подобные произведения существовали как бы отдельно от всех прочих, в неких особых зонах, не смешиваясь и не общаясь с «державными истуканами». На выставке в ЦДХ, когда они собирались вместе, стало видно, что они-то и есть то истинное, что за долгие годы создано московской, российской скульптурой, что и было, и останется ее главным достоянием.
Самое время честно взглянуть и на ее вчерашний, и на нынешний день. Совершится это, по-видимому, не сразу. И долго еще нам озираться по сторонам и вглядываться в даль, лукаво не замечая того, что есть, что среди нас.
Как у Шимеса. В его композиции плечо к плечу, сомкнувшись неразделимо, неотличимые друг от друга — мы. Мы приложили ладошки к глазам и уставились в небо. Ищем там Икара. Напрасно. Поверженный он умирает у нас под ногами, и растоптаны, изломаны его стрекозиные крылья. Вот и вся притча. О чем она? Только ли о нас, а может, и о самом художнике, о таких, как он, которых мы проглядели, потому что так было и проще, а часто и выгоднее?
Конечно, мы — это мы. И среди нас — любители придавать упавшего, особенно, если он — с небес, если он — Икар.
Но, может, все не так уж плохо? Ведь были же, и есть, и останутся навсегда на месте, принадлежащем им по праву, Ирина Блюмель, Виктор Думанян, Татьяна Калёнкова, Эрнст Юдин, Павел Шимес.
Самое время честно взглянуть и на ее вчерашний, и на нынешний день. Совершится это, по-видимому, не сразу. И долго еще нам озираться по сторонам и вглядываться в даль, лукаво не замечая того, что есть, что среди нас.
Как у Шимеса. В его композиции плечо к плечу, сомкнувшись неразделимо, неотличимые друг от друга — мы. Мы приложили ладошки к глазам и уставились в небо. Ищем там Икара. Напрасно. Поверженный он умирает у нас под ногами, и растоптаны, изломаны его стрекозиные крылья. Вот и вся притча. О чем она? Только ли о нас, а может, и о самом художнике, о таких, как он, которых мы проглядели, потому что так было и проще, а часто и выгоднее?
Конечно, мы — это мы. И среди нас — любители придавать упавшего, особенно, если он — с небес, если он — Икар.
Но, может, все не так уж плохо? Ведь были же, и есть, и останутся навсегда на месте, принадлежащем им по праву, Ирина Блюмель, Виктор Думанян, Татьяна Калёнкова, Эрнст Юдин, Павел Шимес.
В. Павлов /В. П. Цельтнер/
Газета МОСКОВСКИЙ ХУДОЖНИК № 17—18 (1505) 9 июня1995 г . Стр. 2
Газета МОСКОВСКИЙ ХУДОЖНИК № 17—18 (1505) 9 июня
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий